Внук Персея. Сын хромого Алкея - Страница 8

Амфитрион поднял кресло, но садиться раздумал. Уперся крепкими ладонями в стол, словно зверь, готовый к прыжку: продолжай, отец! Глупый сын слушает тебя, мудрого…

«Мудрецы! — сверкало в его глазах. — О, мудрецы…»

— Я не исключаю, что визит юных Пелопидов — хитроумная затея Пелопса. Пожертвовать внебрачным малышом, чтобы законые сыновья обосновались в Арголиде. Закрепились и начали прокладывать дорогу к троносам.

— Пожертвовать сыном?!

— Возможно, Пелопс и не замышлял зла. Просто воспользовался удачно подвернувшейся случайностью — смертью Хрисиппа. Или ты думаешь, что Проклятый настолько не владеет собой? Что в гневе он прислал требование о выдаче, граничащее с оскорблением? Желай он заполучить сыновей обратно, его слова, переданные гонцом, звучали бы иначе. Так, чтобы Электрион мог вернуть беглецов, сохранив лицо. И еще тешился бы мыслью, что владетельный Пелопс в долгу у Микен. Нет, мой хитроумный тесть не рассчитывал на выдачу сыновей. Напротив, он сделал все, чтобы ему отказали. Теперь его дети в Арголиде, и я не жду от них добра.

— Что же ты молчал, отец?!

В сердцах хватив кулаком по столу, Амфитрион выпрямился во весь рост. Скала в человеческом облике нависла над хромым басилеем Тиринфа. Толкни пальцем — рухнет на голову.

— Почему не сказал этого братьям? Не убедил их?!

— Бесполезно. Решение было принято заранее, без меня. Совет собрали для соблюдения приличий. Я — старший, я — басилей Тиринфа, вотчины Персея. Братья нуждались в моем согласии. Они получили бы его, так или иначе. Я согласился, не желая ссоры.

— Боясь ссоры, ты подверг наши земли опасности? Почему ты хотя бы не попытался?! Я бы поддержал тебя! Отец, если ты уверен…

— Я не уверен. Имея дело со старой лисой Пелопсом, ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

Не в силах больше стоять на месте, Амфитрион кинулся к очагу. Обхватил колонну, словно врага, сдавил, запрокинул голову к потолку. Рухни, дворец! Гибни, душа моя, вместе с сомнениями! Напротив, из огня фрески, возносились к небу дед с бабушкой — звезды, они не могли успокоить внука.

— Нашему дому грозит беда, — прохрипел Амфитрион, дрожа от гнева. — И ты ничего не сделал, чтобы ее отвратить! Однажды дед сказал мне: «Когда спасаешь кого-то — спасай. Не думай, как при этом выглядишь.» Я запомнил его слова. Хорошо запомнил! Да знай я, что Пелопиды — угроза Тиринфу… Я понял! Ты с самого начала не верил, что они — враги! Ты спорил, чтобы показать: у тебя есть свое мнение! Чтобы братья тебя уговаривали, а ты в конце концов согласился! Я прав, отец?

Пальцы Алкея с такой силой сжали навершие посоха, что дерево жалобно затрещало. Казалось: дубовая палка сейчас расколется в щепки — либо полетит в голову сына.

— Нет, — прозвучал ответ. — Ты ошибаешься.

Амфитрион бросился прочь из мегарона. Воздух налился духотой, кляпом забивая глотку. Скорее, во двор — глотнуть вечерней прохлады, остыть… В дверях он споткнулся, словно налетев на стену. Это же его отец! Они не виделись полтора года. Пусть отец сто раз не прав…

Не таким представлял он себе возращение домой.

— Прости меня, — тихо произнес Амфитрион. — Я погорячился. Жаль, мы с тобой — не провидцы. Тогда бы точно знали, чего ждать от этой парочки. Вот Питфей Пелопид — провидец. У него перед моим отъездом дочка родилась. Так он сказал: дочь родит ему внука — великого героя. Победителя разбойников и чудовищ. Я всю дорогу размышлял: каково это — быть дедом великого героя? Как быть внуком великого героя, я знаю. Трудно. Все тебя по нему равняют. А дедом? Отцом? Здорово, наверно, а?

Алкей молчал, отвернувшись. Он знал, каково быть отцом героя. Герой, вернувшийся с войны, стоял в дверях. Молодой, сильный, увенчанный славой… «Будь у меня здоровые ноги, — думал старший сын Персея. — О, я бы навоевался вволю! И если бы остался жив — сейчас бы с добродушным снисхождением взирал на сына. Со мной бы говорили по-другому: и сын, и братья. А так… Отец — Убийца Горгоны. Сын — сокрушитель тафийских пиратов. Я же — калека-домосед. Кто станет считаться с калекой?»

За долгие годы Алкей привык к такому положению вещей. Притерпелся, смирился. Но слова сына разбередили в душе зарубцевавшуюся язву — и она отчаянно саднила.

— Ладно, отец. Утром увидимся.

Выйдя из мегарона, Амфитрион быстрым шагом пересек двор. Поднялся на стену — здесь он любил сидеть в детстве, наблюдая за закатом. На горизонте тлела узкая полоса, окрашивая море темной кровью. Море. Берег. Кровь. Слишком недавно. Слишком свежо в памяти.

Он не хотел об этом вспоминать. Он не мог это забыть.

7

За спинами телебоев — море. Море и ладья. За спиной Амфитриона — песок, скала и два мертвых тела. Безымянный песок, безымянная скала. Тела же и в смерти носят имена, известные всему Пелопоннесу. Аэтий, сын Антаса; басилей Ореи. Трезен, сын Пелопса; лавагет Ореи. Без имен тела не стоят ничего. Пыль, прах, Ареево мясо. Никто, и звать никак.

С именами — дороже золота.

Амфитрион хохочет. Телебои переглядываются, кое-кто делает шаг назад. Моряки суеверны, в любом чихе видят дурной знак. А внук Персея все захлебывается хрипящим, львиным хохотом. Два выхода, говорите? Однажды провидец — мудрый, ядовитый змей — узнав, как зовут Амфитриона, предсказал, что у того всегда будет два выхода из тупика. «Правда, ни один из них тебе не понравится,» — добавил прорицатель. Змей солгал. Сегодня судьба не оставила ему выхода. Вообще. По правде говоря, это нравится Амфитриону. Так нравится, что сердце вскипает котлом, забытым на огне.