Внук Персея. Сын хромого Алкея - Страница 33

— Взять! Взять его!

Вепрь успел раньше своры. Словно понял команду — и поспешил ее исполнить, ринувшись на молоденького Еврибия. Зверь был страшен. Шкура — клочьями, клыки в собачьей крови. В черных, бешеных глазках полыхал огонь погребальных костров. Шесть талантов ярости: шесть талантов смерти…

Еврибий заорал и что есть сил взмахнул секирой. Двойное лезвие размазалось в воздухе темной дугой. Тупой хряск; в следующий миг вепрь повалил Еврибия наземь.

— Бей!

Электриониды медлили, опасаясь задеть брата. Замерли копья, занесенные для удара. Вепрь тоже не шевелился. Ловчие вцепились в псов, удерживая их на месте.

— Олухи! — раздался из-под туши сиплый голос Еврибия. — Бабы вы все…

Братья переглянулись.

— Снимите его с меня!

Старший осмелился шагнуть ближе:

— Он мертв! Клянусь Артемидой-Охотницей!

— Кто мертв? Еврибий?!

— Кабан! Идите сюда, я один не справлюсь…

Вчетвером Электриониды оттащили в сторону добычу и помогли подняться Еврибию, злому как хорек.

— Ты как?

— Вашими молитвами, болваны…

— Толком говори!

— Колено зашиб…

Держался Еврибий отчего-то не за колено, а за поясницу.

— Ну ты гигант! С одного удара…

Лезвие критской секиры перерубило хребет вепря у основания черепа. Зверь врезался в юношу, уже будучи мертвым.

— А вы зубы скалили, дурачье! — Еврибий выпятил грудь; охнул, и выпятил еще раз. — Говорил же: благодарить меня будете!

Пережитое отпускало парня. На смену ужасу приходило осознание подвига.

— Клыки — мои! Скажу, пусть на шлем прицепят.

— На задницу себе пришей…

— С почином, малыш!

— Атрей! Фиест! Гляньте…

— Наш младший чудище завалил!

— Эй, Фиест! Вы где?

— Здесь мы…

Пелопиды обнаружились близ можжевельника. Двое рабов, пятная траву кровью, оттаскивали прочь убитую свинью. Сука Пирра вертелась рядом, норовя лизнуть рану в боку свиньи.

— Как вепрь на вас попер, — Атрей вытер пот со лба, — она наружу сунулась. Ну, мы ее и встретили в два копья. Хрюкнуть не успела!

— А у нас Еврибий отличился! Секача взял…

— Секирой?!

— Нет, зубами загрыз…

— Герой!

В кустах послышался шорох. Все замерли, обратившись в слух.

— Поросята!

— Точно! Ловчий говорил…

— Вот я их!..

Фиест проворно упал на четвереньки, сунулся в кусты — и тут же отпрянул.

— Ты чего?

— Он мне рылом — прямо в нос!

— Целоваться полез?

Электриониды покатились от хохота. Улыбаясь одним ртом, Фиест смотрел на общее веселье. В глазах Пелопида стоял странный, сухой блеск. Так сверкают прожилки слюды в пентелийском мраморе, чьи месторождения граничат со спуском в подземное царство Аида.

— Сейчас мы эту мелочь полосатую…

Набычившись, Фиест полез в заросли. Смех затих; все в ожидании уставились на колышущийся можжевельник.

— Атрей, принимай!

Из кустов, отчаянно визжа, вылетел поросенок. Желто-коричневый, он еще не успел побуреть. Ловко поймав поросенка на лету, Атрей взмахом кривого ножа перерезал ему горло. Швырнул тушку рабу; весь в крови, приготовился ловить следующего. В действиях Пелопидов чувствовалась сноровка, которая приходит с опытом. Сыновья микенского ванакта переглянулись. Любой из них вспорол бы глотку поросенку не хуже мясника. Но слишком легко было представить: Фиест хватает малыша Хрисиппа, бросает Атрею — и бритвенно-острая бронза рассекает тонкую шейку сына нимфы.

— А вот и братец!

Поросят оказалось восемь — редкость для кабаньих выводков. «Ванакт трудился! — отыгрался Фиест за насмешки Электрионидов. — Свинячий ванакт, клянусь Зевсом!» Ликимний, обидевшись, рискнул напомнить, что у ванакта — микенского, не свинячьего — девять, а не восемь сыновей, но голос мальчишки потонул в общем гаме.

— Радуйтесь! Пируем!

— Тут ручей в низине. Пошли, ополоснемся…

Ловчие, привязав собак, разжигали костер и свежевали туши. В стороне копали могилы для погибших: раба и пса.

— …Уф-ф!

Сыто рыгнув, Атрей веткой отогнал докучливого слепня.

— Жареная печенка, — вслух начал он.

— Требуха на углях, — поддержал Фиест.

— Жирная поросятина! — вскричал Еврибий. — Жирная!

— Лепешки! С луком…

— Красное хиосское…

— С ключевой водой…

И хор, чмокая замаслившимися губами, подвел итог:

— Пошли нам боги всяческого здоровья!

Довольное ворчание собак было им ответом. Локридцы глодали кости, порыкивая на соперников-критян. Пирра каталась по траве кверху брюхом. Рабы отмачивали кабанятину в ручье — чтоб ушел неприятный запах. Во дворце мясо отмочат еще разок, с уксусом. Развалившись вокруг угасающего костра, охотники щурились на верхушки деревьев, тронутые закатным солнцем. Юный Ликимний чувствовал себя на Олимпе. Нет, выше — на небе. Нет, еще выше…

— Как у Амфитриона на пиру! — брякнул он.

— А ты там бывал? — хмыкнули братья.

— Тебя туда звали?

— Рассказывали, — потупился Ликимний. — Вы же и рассказывали. Еще смеялись: «Тот не Амфитрион, у кого не обедают…»

— Это точно! Настоящий Амфитрион — тот, у которого обедают!

— У нас лучше!

— Зря Амфитрион с нами не пошел…

— Угу, — Атрей сунул в рот травинку. — Он бы оценил.

— Что оценил? Печенку?

— Как Еврибий секача — секирой.