Внук Персея. Сын хромого Алкея - Страница 85

За кормой осталась горловина Крисейского залива — точно такой же ширины, как и пролив между Тафосом и Итакой. Шутка Олимпийцев, не иначе.

5

Мерный скрип ворота вплетался в шум прибоя и крики чаек, задавал деловитый ритм, внося элемент порядка в хаос стихий. На дубовом помосте трудились два мускулистых раба, всем телом налегая на рукояти, и просмоленный канат быстро полз вверх. Вот в квадратном проеме, расположенном в центре помоста, объявилась первая связка амфор. Застопорив ворот, рабы подхватили груз, принялись отцеплять амфоры. Птерелай усмехнулся в усы. Славная идея — этот помост с воротом. Не нужно гонять ладьи с провизией вокруг Итаки, к удобной гавани на восточном берегу. Поначалу бухточка у западных утесов, забытая богами и людьми, казалась совершенно бесполезной. Язык гальки шириной в пятьдесят шагов берегли хищные клыки скал. Тут и налегке не вдруг заберешься! Но зачем же нужны мудрые советники, если не для того, чтобы любую помеху обращать на пользу господина? Ворот, канаты, подъемная клеть — и путь от Тафоса до Итаки сделался гораздо короче. А в случае чего — втянуть клеть наверх не составит труда. Лезьте, гости дорогие, а мы с утесов посмотрим.

Камней в избытке, гостинцев на всех хватит.

Денек выдался хоть куда. Южанин-Нот гнал по голубым полям белорунную отару облаков. Море подмигивало бликами расплавленного золота. Меж вспышек чернобокими дельфинами скользили рыбачьи лодки. Внизу, на песке, обсыхали две пришедшие с Тафоса ладьи, от которых моряки таскали мешки и амфоры к канатам хитроумного устройства. Ветер нес запах водорослей, смолы и древесной стружки. А еще ветер пах скорыми переменами. Крыло Народа вдыхал аромат грядущего, раздувая ноздри — и улыбка крепла на лице Птерелая. Сегодня был один из редких дней, когда в нем царила твердая уверенность: ничего не потеряно. Он, сын Тафия, внук Посейдона, движется верным путем. У него есть сын, дочь, флот; есть твердыня на Тафосе. Сейчас он строит вторую — на Итаке; его телебои обосновались на полудюжине островов-соседей…

Никогда, даже в мыслях, Птерелай не называл обитателей Левкады и Закинфа, Дулихия и Каламоса — «союзниками». Это были его люди. Телебои. Живущие под сенью Крыла Народа. Просто многие из них еще этого не знали. Играли в самостоятельность, именовали себя басилеями.

Настанет день, и слепцы прозреют.

Сменив направление, ветер принес из глубины острова горьковатый дух чабреца и дикого овса. Запах нового дома, второй столицы Пенного Братства. Плевать на материковые земли, на сухопутных крыс, цепляющихся за клочки суши. Море и острова — вот царство Посейдонова внука и его потомков!

«Не поздно ли ты понял это? — царапнула коготками мерзкая мыслишка. И сдохла, удавленная твердой рукой: — Нет, не поздно!»

В дальней гавани сохли еще четыре корабля. На них привезли доски и мрамор для дворца. Дворец выходил так себе — не чета тафийскому. Скорее, просторный дом. С другой стороны, всему свое время. Вот женится сын, переберется на Итаку… От Тафоса — рукой подать, если что, подмога мигом подоспеет. И пролив с двух берегов держать сподручнее. Сунутся с материка — попадут в клещи из каленой бронзы.

— Господин! Господин!

Птерелай с раздражением обернулся:

— Что еще?

— Гонец с Левкады!

Гонец, мосластый дядька в испачканном смолой хитоне, с выцветшей тряпкой на голове — от солнца — мялся в трех шагах, опасаясь подойти ближе. Не знал, куда деть руки, сплошь в жесткой курчавой поросли, как у сатира. За спину прятал, перед собой сплетал. Суров Крыло Народа. За дурную весть может и в море столкнуть. А что весть дурная, тут и гадать нечего. Достаточно на гонца взглянуть.

— Говори.

— Я это… б-беда у нас…

— Что за беда?

— Ну, б-б-б… б-бедища…

Дядька решился. Набрал в грудь воздуха, надулся пузырем и выпалил с отчаянностью смертника:

— Напали на н-н-н… На н-нас! П-перед рассветом выс-садились…

На этом пузырь сдулся. Однако Крыло Народа не спешил сбрасывать горевестника со скалы. Глаза Птерелая сузились, брови сошлись на переносице; взгляд стал острей клинка.

— Кто?

— Э-э-э…

— Убью, заика! Псам скормлю!

— Элидяне, вроде.

— Сколько кораблей?

— Три. Может, четыре. Не уб-бивай, а?

Птерелай плюнул в сердцах и отвернулся. «Хвала Зевсу-Заступнику!» — возликовал гонец. Но вождь телебоев опять вспомнил про левкадца:

— Еще держитесь?

— Н-не знаю. Меня это… как н-напали — сразу в л-л-л…

— Эй, кто-нибудь! Кликните свору!

— В лодку меня! В лодку! За п-помощью…

— Перед рассветом, значит… — пробормотал Птерелай, теряя интерес к гонцу. На Левкаде, самом северном острове архипелага, серьезных береговых укреплений не было. Времени с рассвета прошло — уйма. Местные вояки либо полегли без особой чести, либо, если не дураки, отступили в горы, где стоят две крепостцы — и заперлись там. В любом случае ублюдки-элидяне сейчас заняты грабежом. А раз так…

— Ты! — он ткнул пальцем в доверенного человека, молча ожидавшего приказаний. — Бегом в восточную гавань, поднимай бойцов. Корабли — на воду! Собрать всех, кто есть.

— Много ли тут есть, на Итаке? — усомнился доверенный.

— Хватит! Идите на Левкаду. Быстро, налегке. Взять только оружие. Я — за вами, сразу. Если придете первыми — ждите меня у Белой скалы.

И к гонцу:

— Ты — на мою ладью. Покажешь, где они высадились.