Внук Персея. Сын хромого Алкея - Страница 71

Псы взвыли от ярости.

Взвыл бы и Амфитрион, но охотничий азарт вдруг оставил его. Тут впору зарыдать… Месяц элафеболион закончился, не оправдав названия. Боясь за посевы и дома, фиванцы отвели к пещере близ Тевмеса мальчика, сына торговца шерстью. Лиса приняла жертву, не чинясь. Многие боялись, что, обозленная нападками, Алепо потребует две жертвы вместо одной, или сожжет поселок. Нет, все осталось, как прежде. Она смеется надо мной, подумал Амфитрион. И одернул себя: глупости! Она смеялась бы, будь мы врагами. Бассарида, одержимая Вакхом — она полагает, что мы играем.

За игру не мстят.

…засады.

Кроме верного Тритона, с ним пошли те из фиванцев, чьих детей пожрала Алепо. Как с дедом, печально улыбнулся Амфитрион. В отряд Горгон, под руку великого Персея, шли люди, чьи семьи пострадали от божественных притязаний Диониса. В отряд ловцов, под руку Амфитриона Персеида, явились бедняги, чьи дети стали жертвами Дионисовой любимицы. Дед бился с богом, убивая вакханок. Внук ловил вакханку, одну-единственную, зверея от беспомощности. Ловцы дневали и ночевали в лесу, близ пещеры. Дважды Алепо приходила. Словно издеваясь, она приближалась на расстояние броска дротика. Пела песни, танцевала. Что ж, ловцы убедились, что копья ничем не лучше псов. Оружие не могло догнать Тевмесскую лисицу. От десятка стрел она уходила, как бегун — от десяти улиток.

Басилей Креонт честно исполнил обещания. Амфитрион был очищен от скверны перед людьми и богами. На их свадьбу с Алкменой пришли все знатные семьи Фив. Молодоженов поселили в новом доме. Креонт пообещал Ликимнию руку своей младшей сестры Перимеды. Все было хорошо. Все было ужасно. Закончился месяц мунихион — Амфитрион и на него возлагал большие надежды, только зря. Богиня охоты, безжалостная девственница, не слишком любила Диониса, нового соседа по Олимпу. Но женатых охотников вроде сына Алкея она, судя по итогам, любила еще меньше.

Жребий был брошен.

К пещере отвели сына богатого землевладельца.

«Следующий месяц — таргелион, месяц жатвы, — сказал Амфитрион Креонту. — Боюсь, не повезет.» И содрогнулся, поняв, какую глупость произнес. Сейчас басилей спросит: а раньше везло? «Следующий месяц — гомолой, месяц равенства, — спокойно ответил Креонт. — Это у вас в Арголиде считают месяцы, как в Афинах. У нас в Беотии — иначе. Впрочем, какая разница? Продолжай охоту, не отвлекайся…»

Он продолжил.

Жатва или равенство, но лисе досталась очередная жертва.

— О Дионис! О Вакх Благосоветный! Молю тебя! В память о мире между тобой и моим дедом… В память о вашем кровном родстве, восходящем к Зевсу, Владыке молний… Я, твой внучатый племянник Амфитрион, сын Алкея…

— О Гермий! Внемли, Душеводитель! Однажды ты одолжил моему деду свои крылатые сандалии… Я, Амфитрион, твой смертный родич, умоляю…

— О Афина! Смилуйся, защитница! Ты покровительствовала Персею, Убийце Горгоны, лик Медузы у тебя на щите… Не оставь милостью и меня, Персеева внука! Даруй мне победу над Тевмесской лисицей, и Фивы воздвигнут тебе…

— О Зевс! Прадед, услышь!

— О Аполлон! Феб, разящий без промаха! Оглянись…

Тщетно.

Боги молчали.

В Тевмесской пещере прибавлялось костей.

— Герой? Задница я, а не герой…

— Перестань. Спи…

— Фиванцы ненавидят меня. Каждый новый ребенок, отведенный к пещере — убит мной. Я согласился, дал клятву, и что? Бегаю по лесам, валяюсь в храмах… Это мог бы сделать кто угодно. Я ловлю ветер, они бросают жребий. Скоро они побьют меня камнями…

— Фиванцы боготворят тебя. Они покорствуют, ты сопротивляешься.

— Фивы могли бы охотиться на лису и без меня! Молить богов без меня! Зачем я им нужен?

— Могли бы. Но не делали. Значит, ты им нужен.

— Я должен убить Птерелая. Я клялся твоему отцу. Сейчас я чист. Я созрел для выполнения этой клятвы. И что же? Вторая клятва не дает мне сдвинуться с места. Вяжет по рукам и ногам. Должно быть, я все-таки проклятый…

— Проклятый или нет, ты мой муж. Спи, тебе завтра рано вставать…

Сын пастуха.

Сын мясника.

Сын начальника дворцовой стражи.

Племянник басилея.

…пришла зима. Под проливным дождем, оскальзываясь на склонах, без надежды, без сил, на одном упрямстве, чистом, как снега Олимпа, сын Алкея гонялся за Тевмесской лисицей. Он готов был возлечь с неуловимой бассаридой, как с женой, если бы это позволило свернуть ей шею. Он оставался на ночь в пещере людоедки. Устраивал у входа праздники-дионисии. Пил вино, не пьянея; плясал, размахивая самодельным тирсом. Бессмысленная, дурацкая затея. Алепо ни разу не откликнулась на его страстные призывы. Лишь рыжая накидка мелькала в чаще. Он приходил вместе с ребенком, назначенным в жертву. Ждал появления бассариды. Напрасно! В его присутствии Алепо не интересовалась детьми. Она начинала жечь лодки рыбаков, оставленные на берегу Дирки и Исмена — рек, поивших город водой. Если Амфитрион оставался у пещеры с ребенком, наступал черед селений. Пожар за пожаром, пока он, сдавшись, не возвращался в Фивы.

Ночами ему снились дети, провожающие его взглядом.

— Эй, Тритон! А ведь она — родня тебе…

— Кто?

Тритон злится. Тритон не понимает.

— Лиса. Ваши матери — родные сестры.

— Сестры, да?

Тритон показывает руками, что сделал бы с такой сестрой. Вот так, и вот так. И еще так. Если бы догнал. Если бы, вздыхает Амфитрион. Тогда и я бы сделал.