Внук Персея. Сын хромого Алкея - Страница 64

Шелест за спиной стих. Амфитрион обернулся. Ликимний опустил пращу с увесистым голышом. Опасливо покосился на родича — ну как взбучку устроит? Чтоб не лез, куда не просят. Амфитрион кивнул с одобрением:

— Развилку на сосне видишь?

— Ага!

— Попадешь?

Гордясь собой, Ликимний крутнул пращу. Камень чиркнул по стволу на ладонь ниже развилки, сорвав кусок коры. Не Кефал, конечно…

— Упражняйся по дороге. Пригодится.

Телеги вереницей сонных черепах тащились по горам. Время от времени ломались: колесо слетит, ось треснет, ремешок в упряжи лопнет. Ограбить их пытались, что ни день. Нападать не спешили: прятались в скалах, орали для устрашения. Ликимний сразу начинал выцеливать притаившегося врага, яростно орудуя пращой. При виде охраны, готовой к драке, грабители, поколебавшись для приличия, решали не связываться. Купец радовался: двоих нанял, а они за дюжину отрабатывают! Орлы! Львы! — поведут бровью, враги бегут без оглядки.

Накаркал, ворон колченогий.

До Коринфа было рукой подать. Горы уступили место холмам, густо заросшим вереском. В бирюзовой чаше неба плавали медузы облаков. На них охотился ястреб. Телеги шли ходко; торговец, жмурясь на солнце, затянул песню…

Эти не стали загораживать путь. И пугать издалека — тоже. Гурьбой выскочили из-за валунов; молча, будто немые, ринулись к телегам. Хотели застать врасплох. Мертвецов проще обирать, проще и безопасней. Дротик первого целил в живот Амфитриона. Сын Алкея с неправдоподобной четкостью видел щербатый, грязный от засохшей крови наконечник. Такой разорвет потроха в клочья.

«Ты должен видеть удар! Не оружие, не врага. Удар!»

Он едва успел увернуться. Иззубренная медь вспорола хитон, оставив на коже багровую ссадину — и застряла в борту телеги. Меч? Нет времени. Кулаком в зубы — хруст, храп. Коленом между ног. Разбойник сложился пополам, и камень, подхваченный с земли, раздробил ему затылок.

Теперь — меч.

Кричит Алкмена. В голову оборванца с ножом летит корзина. Тот, смеясь, уклоняется. Прижавшись спиной к телеге, женщина пытается нашарить еще что-нибудь — швырнуть в рябую харю. Оборванец делает шаг вперед, поигрывая ножом. Мигом позже горло его распахивается второй усмешкой — красной, жуткой. Кровь хлещет на Алкмену, на мешки с зерном…

— Под телегу! Быстро!

— Сзади! — Алкмена и не думает прятаться. — Берегись!

Тяжелый клинок наискось развалил голову бородача-атамана. Брызги на лице, на губах: жар, горечь, соль. Пир бронзы. Щедрый, хлебосольный пир. «Тот не Амфитрион, у кого не обедают…» Где-то рядом медведем ревел Тритон, круша дубиной направо и налево. Никто не ушел живым. Двое бежали; Амфитрион догнал беглецов и зарубил. Со спины, на ходу. Вернувшись, дорезал раненых. Ликимний, с самого начала забившийся под телегу, смотрел — и икал от страха. Зря, подумал сын Алкея. Что — зря? Почему? Он не знал. Он знал другое.

В следующий раз он убьет снова и снова.

В Коринфе его ждал очередной гонец. И добро бы от Сфенела! Атрей и Фиест, братья-враги, напоминали о себе. Звали изгнанника в Мидею; в один голос клялись, что очистят. По-родственному, в память о былой дружбе… «Нет,» — сказал Амфитрион. Кто угодно, только не эти. Был и второй гонец, от телебоев. Птерелай, вождь пиратов, предлагал свои услуги по очищению. Уважая чужую доблесть, ценя благородство… «Нет,» — сказал Амфитрион. Кто угодно, только не этот.

«Два выхода! — хохотал во тьме прошлого знакомый голос. — Два выхода из любого тупика! И оба тебе не понравятся…»

В Коринфе ему отказали. Мегары, Клеоны… Отказ за отказом. Южная дорога из Клеон вела домой, в Арголиду. Амфитрион помнил: на середине этой, петлистой как змея, дороги правит мелким городком басилей Меламп — ядовитая тварь двадцать лет назад пыталась отравить великого Персея, Амфитрионова деда. Никто иной, как Меламп, обещал ему два выхода из тупиков. Третий выход Амфитриону тоже не нравился, но выбора не осталось. «Время, — подумал он. — Пришла пора внуку взыскать дедов долг.»

Внук Персея еще не знал, что Меламп при смерти.

* * *

— Разве это Меламп? Это кусок бессмысленного мяса. Дряхлость, хвори, слабоумие. Очищение гостя? Он ходит под себя. Родного брата не узнает. Ему с боку на бок перевернуться — что гору из земли вырвать. Куда тут очищать… Мелампиды ждут, не дождутся, когда же любимый родитель отправится в Аид. Что я здесь делаю? Сижу в гостевом доме, дурак дураком. Жую дармовой хлеб. Одичал — хуже зверя. Алкмена хоть отдохнула чуточку…

— Так ты уйдешь с Пелопоннеса?

— Не знаю. Еще не решил.

Гий смотрел на друга детства — глина и лед, и бронза. Он знал: улови Амфитрион в его взгляде хоть толику жалости — прибьет, выгонит. В жалости ли нуждался сын хромого Алкея? Нет, в ином, чего Гий дать ему не мог.

— Что передает мне Сфенел?

— Сфенел? — бей сразу, вспомнил Гий. Бей правдой. — Ничего.

— Врешь.

— Он, может, и передал бы, да не с кем. Твой отец, едва с шестым гонцом переговорил, велел ему остаться в Тиринфе. Сказал, что ты вырвешь такому придурку ноги. И вызвал меня.

— Тебе я не вырву ноги?

— Мне? Ни в коем случае.

— Потому что мы играли на берегу в Персея и Медузу?

— Потому что я — слова твоего отца. У слов нет ног. У слов есть только язык, произнесший их, и этот язык — в Тиринфе.

— Я хочу услышать эти слова.

— Верни мне мою дочь, — сказал Гий. — Не позорь меня перед людьми.

— Что-то еще? — отвернувшись, глухо спросил Амфитрион.