— Мы согласны выслушать свидетеля.
— Выходи, — приказала Алкмена. — Ну же!
Кусты дрока зашелестели, и из них выбрался Ликимний. Робея, мальчишка приблизился к Сфенелу. Он изо всех сил старался выглядеть достойно, по-мужски. Увы, страх одолевал. Ликимний переминался с ноги на ногу, взгляд затравленно перебегал со Сфенела на Амфитриона. Губу он закусил так, что потекла кровь.
— Ты видел, как погиб твой отец?
— Да.
Мальчишка сглотнул. Кадык на его шее отчаянно дернулся.
«Вот и все, — понял Амфитрион. Чувствуя себя на краю скалы, за мгновение до прыжка, сын Алкея больше не нуждался в спасительной лжи. — Сейчас он расскажет правду. Из лучших побуждений. Как примут микенцы рассказ сироты? Мы с дядей дрались за копье, тут подоспел Тритон и размозжил голову ванакта дубиной. Слуга и господин вместе прикончили правителя Микен, ибо господин не справился в одиночку. Вернется Тритон — нас казнят обоих…»
— Свидетель слишком мал! — возвысил голос терет. — Кроме того, он сын рабыни…
— Он — сын ванакта! — рявкнул Сфенел. — Если он достаточно взрослый, чтобы биться с Птерелаидами, ему хватит ума, чтобы свидетельствовать.
И велел Ликимнию:
— Расскажи нам, что ты видел.
Казалось, умолкли даже птицы и цикады.
— Я… Отец с ним… Корова! Она… а он взял…
— Кто — он?
— Амфитрион. Он разозлился. Бросил дубину. В корову!
— Ты уверен, что в корову? — упрямец-щеголь стоял до последнего.
Ликимний вскинул голову.
— Да. Я уверен. Дубина отскочила от рогов. И убила моего отца.
— Врешь! Амфитрион сказал нам, что свидетелей не было…
— А я прятался! За телегой…
И Ликимний разрыдался.
— Я верю тебе, Ликимний, сын Электриона. Разве стал бы сын убитого выгораживать убийцу? Оставь нас, честный мальчик, и возвращайся домой. Итак, больше нет сомнений, что Амфитрион, сын Алкея, убил Электриона, сына Персея, по неосторожности. Посему…
Сфенел обернулся к судьям, дождался их согласных кивков. Жестом велел страже увести женщин с мальчиком в акрополь — и продолжил, когда они спустились с холма:
— …следует приговорить Амфитриона к изгнанию. Ты должен покинуть город, племянник. Здесь никто не очистит тебя от скверны, также как и в Тиринфе. Алкей, твой отец, и я, твой дядя, не можем дать тебе очищение в силу близкого родства. Это было бы противно богам. Иди, и да свершится воля небес.
— Посольство! Послы вернулись!
За Волчьей горой догорал закат. Острые зубы скальных пиков грызли объедки зарева. Пурпур темнел, перетекал в темный багрянец, готовясь слиться с мглой сумерек. День закончился. Суд закончился. Все, говоря по чести, закончилось наилучшим образом, и вот вам на ночь глядя:
— Оракул дал ответ!
Растолкав толпу, молодой стражник остановился в кругу для подсудимых. Волосы парня слиплись от пота. Грудь тяжело вздымалась, дыхание со свистом вырывалось изо рта. Микенцы навострили уши. Они были согласны ночевать там, где новости.
— Что сказал оракул? — опередил Сфенела терет-щеголь.
— Н-не знаю.
— Где послы?!
Скажи стражник: «Не знаю,» — и дурака разорвали бы в клочья.
— Следом идут. Они во дворец — никого. Мы им: суд, мол. Ну, они и двинулись сюда. А я — вперед. Доложить, значит.
— Обождем послов здесь. Пусть все услышат пророчество.
Народ зашумел, одобряя.
— Эй, кто-нибудь, с факелами! Идите навстречу, осветите дорогу. Тут и ноги переломать недолго…
Дюжина факельщиков устремилась вниз по склону. Горожане тоже не теряли времени даром, и холм засиял огнями. Глядя со стороны, можно было увериться: в Микенах учредили ночную мистерию. Послы объявились, когда ждать стало невмоготу. Трое мужчин в пыльных одеждах шли в гору степенно, с сознанием важности своей миссии. Да, усталость, да, ноги не держат, но долг — превыше всего. И снова прибывшие, как нарочно, остановились в кругу для подсудимых.
— Радуйтесь!
Глава посольства выдержал значительную паузу. Дождался мертвой тишины — лишь потрескивали факелы. Отсветы пламени плясали на лицах, превращая послов в вестников из загробного мира.
— Олимпийцы снизошли к нашей просьбе. Отец Богов устами оракула дал ответ.
Он был умелым оратором, этот пожилой человек с аккуратно подстриженной бородой и складками на лбу. Он дождался, когда неизвестность превратится в острый меч, терзающий сердца, и торжественно возвестил:
— Оракул сказал: Микенами должен править потомок Пелопса!
Багровая полоса на западе погасла. Казалось, кто-то задул светильник. Ледяной ветер, уместный на исходе знойного лета не более, чем траур на свадьбе, вцепился людям в волосы. Растрепал пламя факелов, завертел тени вакхическим хороводом — и сгинул без следа.
— Пелопиды… — эхо накрыло холм.
— …не зря явились в Микены…
— Воля богов…
Вокруг Атрея с Фиестом, ранее невидимых в толпе, образовалась пустота. Микенцы боялись прикоснуться к сыновьям Пелопса, словно те в миг единый стали священны.
— Что еще сказал оракул?
Похоже, лучшие люди города, занимавшие скамьи для судей, не слишком удивились пророчеству. Один Сфенел стоял с открытым ртом. Зять Пелопса, как и брат его Алкей, он вряд ли мог претендовать на звание «потомка», сулящее власть. В отчаянии младший Персеид возвел глаза к небесам, ища созвездие Персея, своего великого отца. Отец едва мерцал, полон отменного равнодушия к судьбам Арголиды.