Внук Персея. Сын хромого Алкея - Страница 20

Персея помнят не только сыновья.

Сфенел водружает на жертвенник чашу с мукой и медом. В яме вспыхивает огонь. Трещат смолистые ветки, стреляя белесыми искрами. Ягненок блеет, хочет сбежать. Он ни о чем не подозревает. Ему просто не нравится огонь. Но привязь держит крепко. Суровый, как Зевс в грозу, Электрион посыпает голову ягненка остатками муки.

— Жертву прими, наш отец богоравный…

Кривой клинок — подобие знаменитого Персеева меча — вспыхивает на солнце. Ягненок дергается; слабые ноги подламываются, он тыкается лбом в землю. Электрион подхватывает жертву. Кровь льется в чашу, пятнает алтарь и мощные руки ванакта. Когда кровь брызжет в «огненную яму», капли шипят в пламени.

Красные в желтом.

— Радуйся, отец. Твой сын Алкей оказался достоин тебя. Он бился, как истинный герой, — в голосе Сфенела чудится тень раздражения. — Хвала богам, наш брат остался жив. Он помнит тебя. Мы помним тебя.

Двое стоят над алтарем. Молчат.

Налетает ветер.

Знак?

Вскоре языки пламени лижут освежеванную тушку ягненка. Мясо превращается в уголь. Персеиды оставляют святилище, углубляясь в рощу. Колонны скрываются за деревьями.

— Ты не должен был ехать со мной в Микены!

— Что?

— Тебе надо было остаться в Тиринфе!

— И что бы я сделал? Привязал Алкея к дверному косяку?!

Солнце бьет в глаза Сфенелу. Досадливо морщась, он отступает в тень.

— Ты поехал бы на берег!

— Я?!

— Да, ты! Вместо него! Поехал и обо всем бы договорился.

— Ты в своем уме? Я не смог бы поехать один. Только наш отец был способен на такое.

— Придумал бы что-нибудь! Вступил бы в переговоры…

— На виду у всех?

— На виду! Главное, чтоб не на слуху. Вы бы объяснились, Птерелай уплыл — и все бы решили: ты прогнал пиратов без боя. Враг устрашился могучего Сфенела!

— Умен ты, братец, задним умом! А кто меня в Микены звал? Вместе, мол, эту парочку очистим… Очистили, в Аид всех Пелопидов!

— Да уж, не вовремя они объявились…

Электрион отламывает веточку. Растирает меж пальцами пахучую хвою.

— А Птерелай — вовремя? Договаривались же, через три дня!

— Может, твой человек напутал?

Электрион испытующе смотрит на брата. Во взгляде нет гнева — только досада.

— Мой человек все передал слово в слово. Не знаю, почему Птерелай приплыл раньше. Хорошо хоть, Алкея пощадил. Телебоям до зарезу нужен Сосновый остров! Им нельзя с нами ссориться…

— Ты прав, — кивает ванакт.

Они со Сфенелом словно поменялись местами. На совете Персеидов кивал и соглашался младший.

— Хромой осел! — негодует Сфенел. — Кто ж мог знать, что он возомнит себя Ареем, Губителем Мужей! Теперь у него сломаны обе ноги, и он решит, что стал Гефестом! Выкует нам новые заботы… Радуйся, брат мой! Мы споткнулись о калеку!

— Никогда, — говорит ванакт. — Никогда не оскорбляй при мне старшего брата.

Сфенел умолкает.

— Никогда, — повторяет ванакт.

И гонит ссору прочь резким взмахом руки:

— Без нас Птерелаю не бросить якорь у берегов Пелопоннеса. В Орее он уже пытался… — Электрион хохочет, вспугнув куропатку в траве. — Наш племянник выщипал Крылу Народа перышки!

Сфенел кривится. Слава племянника ему — кость в горле. Электриону хорошо: тронос делить не с кем. Хозяин Микен еще при жизни отца хлебнул из чаши самовластья. А в Тиринфе тронос один.

— Надо послать доверенного гонца к Птерелаю, — требует младший Персеид. — Назначить встречу заново. В безлюдном месте! И чтоб никто не прознал. Особенно твой возлюбленный племянник. Вояка! Схватится за меч — поди удержи…

Сорвав лист лопуха, Электрион плюет на ладонь.

— Не любишь ты Алкеева сына, братец, — ванакт оттирает руки от крови. — И скажу тебе: зря. Амфитрион — парень с головой. Поймет выгоду, оценит. Как дело сладится, я ему растолкую: что да зачем. У меня от будущего зятя секретов нет! Мы с ним душа в душу!

При виде мрачного Сфенела он вновь разражается хохотом.

— Ладно, идем, — отсмеявшись, говорит ванакт. — Нам еще Пелопидов очищать, будь они неладны…

Горелый прах ягненка братья, вернувшись к святилищу, зарыли в землю. Сфенел полил холмик вином; Электрион — кровью жертвы, оставшейся в чаше. Так всегда поступали, совершая приношения подземным богам, героям и покойникам.

О да, героям и покойникам.

4

Оливковое масло бормотало и пузырилось.

Молоденькая стряпуха царила над котлом, как Персефона над «рекой скорби». Улучив момент, она высыпала в масло лук, нарезанный кольцами, и «вонючую розу». Если раньше в котле жило кубло змеенышей — детки превратились в матерых гадюк. Шипенье встало — хоть уши затыкай! Соблазнительный дымок потянулся по двору, заставляя людей принюхиваться, а собак — оглушительно лаять. Дождавшись, когда лук зарумянится стыдливой девой, стряпуха открыла крышку корзины, где ждала своего часа рыба. Разделанная заранее, натертая солью и сбрызнутая уксусом, кефаль плюхалась в масляную бухточку кусок за куском. Сверху — дождь над морем — пролилось вино. Вослед упала мелко порубленная зелень.

И крышка опустилась на котел.

Мужчины страдали. Они слонялись поодаль, стоически делая вид, что рыба их не интересует. Пища истинного героя — мясо. Хребтина вепря, полная жира. Нога оленя. Копченый окорок. Дрозд, наконец! Пестрый дрозд, которым так радостно похрустеть! Рыбу же пусть едят слабые женщины, чья участь — прялка и веретено. Вот пусть и едят! Они пусть едят, а мы, сцепив зубы, с мучительным презрением…